Килинчинское кладбище. От центрального входа налево, на бугре.
Отец умер в 1906 году, смерти матери не помнит
1914 год – призван в армию, рядовой, Сибирский стрелковый №5, Петербург, германский фронт
1915 год – 30 июня в бою под Праснеши попал в плен
4 декабря 1918 года – вернулся
Декабрь 1918 – январь 1919 председатель сельского совета Зацарево
1920 год – красноармеец 1 роты 1 отдельного стрелкового батальона войск внутренней охраны НКВД
Март 1920 – член сельскохозяйственной коммун. артели «Фрукты»
233 стрелковый полк до декабря 1921 года
Вновь избран председателем сельсовета Зацарева
1922 – заведующий отделом Управления Зацаревского волисполкома
1924 – председатель контрольного совета Зацаревского сельскохозяйственного кредитного кооперативного товарищества «Берлик»
1924 – председатель Зацаревской волостной земельной комиссии
1926 – народный судья Зацаревского района
1929 – народный судья Астраханского района
Инструктор Асткооптранссоюза
1930-1931 – председатель колхоза имени 1 Мая с.Линейное
1931-32 организатор колхоза «Ударник» села Туркменка
1931 – председатель Наримановского Райколхозсоюза
1932 – уполномоченный по весенней посевной кампании в Т.Башмаковке и Килинчах
1933-34 – председатель колхоза имени Калинина (Килинчи)
1935-36 – начальник Наримановского райземотдела
1936 – председатель Трехпротокского сельсовета,
1937-октябрь 42 год - колхоз имени Ворошилова Три Протоки
1944 –1 января 1946 - второй секретарь Наримановского РК ВКП(б)
Заявление с просьбой освободить и направить в один из трех колхозов, которыми руководил 15 лет и вывел в передовые.
1946 – март 49 - председатель колхоза «12 лет Октября» Татарская Башмаковка
9-10 сентября осужден 1949 – четыре года лишения свободы без поражения в правах
14 апреля 1953 – амнистирован со снятием судимости
Мне уже за пятьдесят. За эти годы не раз пытался привести записи деда в порядок, отдельные отрывки даже печатал в газете. Писал он карандашом и в школьных тетрадках. Несмотря на аккуратный убористый почерк, воспоминания изобилуют ошибками, многие предложения начинаются одной мыслью, а заканчиваются другой. Но только теперь, когда сам прожил более полувека, стал понимать логику его воспоминаний, правильнее даже – логику его жизни. Я стал читать его иначе…
Помнится, в девятом классе мы готовились к конкурсному вечеру, много раз репетировали. Как ученик, как напрочь лишенный артистических талантов, я стоял в последнем ряду и должен был произнести всего лишь несколько заученных слов. Всегда ждал, когда выступит Таня Самохина и своим звонким, с металлическими нотками голосом произнесёт слова советского поэта:
И мальчики иных веков,
Быть может, будут плакать ночью
О времени большевиков!
И каждый раз её слова меня трогали до комков в горле, они до сих пор звучат во мне. Казалось, что было когда-то легендарное время легендарных людей, и я по-хорошему завидовал этим людям. Они виделись недосягаемыми, почти неземными. Тогда помыслить не мог, что мой родной дед был из этой породы. Это понял только сейчас, через сорок с лишком лет после его смерти.
Наиль Баширов, внук.
Человек был честный и сильный
Первый рассказ:
Отец был сильный человек! Умер от рака желудка в 1970 году. Не показывал вида, когда болел. Молча и стойко переносил свою тяжелую болезнь. Как раз тогда был год холеры. Везде дороги были перекрыты. Всякими путями туда (в Килинчи) мы ездили.
Жизнь у него была сложной, тяжелой. Был в плену в Первую мировую войну. Встал в ряды революции. Все трудные годы становления Советской власти прошел. Работал и секретарем райкома, и председателем колхоза, и членом партии был.
Человек был честный. И нас учил этому, говорил: мы бедные, зато мы честные! Куда его партия направляла и мы с ним туда везде всей семьей мотались: то в город, то в село, в разных школах учились. Безотказно работал. В 49 году, как многие коммунисты, в тюрьме сидел. После тюрьмы его стали приглашать в Килинчи, по старой памяти, за его заслуги. Зам. председателя колхоза работал, потом ушел на пенсию и в Килинчах же умер.
Познакомились с нашей мамой, кажется, в 1927 году, точно не помню, но старшая дочь родилась в 1934 году.
Любил он татарскую песню «Каз канаты». Мама играла на мандолине, а он пел эту песню, бывало, плакал, это была его самая любимая песня.
Дочь Светлана Ибрагимовна Баширова (Махмудова).
Второй рассказ:
- Про Зацарев про Ибрагима Махмудовича Махмудова расскажи, кто его родители были…
- Ты знаешь, я толком ничего не знаю. Отец у него погиб трагически. Мать при родах, по-моему, умерла. Она была сартом, узбекской крови из Бухары, кажется. Отец наримановский татарин был. Он со скирды сена упал, на вилы наткнулся и умер от этого.
- А полное имя, отчество не помнишь?
- Махмудов Махмуд. А мой папа Ибрагим Махмудович жил сиротой. Во время революции в армию призвали, потом он попал в плен, 3 года жил в Германии, языком овладел немецким, где-то даже переводчиком был. А вернулся в 1917 году во время Революции и попал в эту волну и пошел, пошел…
- А где он жил в Нариманово на Зацареве? Где он родился? Он в дневниках писал, что у него еще брат Ашир был.
- Ашир, Ашир… Я слышала… Его дочь Румия, по-моему, на Солянке живет. Ашир… Но видишь, я поздняя же была, отец уже пожилой был. Раньше мы как-то не интересовались, в суматохе, а когда надо было уже все узнавать – они умерли уже, ничего толком не узнаешь. Вспомнила, был еще родной брат Исмагил. Он был красноармейцем в дивизии Котовского и там же пропал без вести.
Отец мой, конечно, читал очень много, политик был, конечно, отменный. Столько у него было книг, он на последнюю пенсию подписывался на журналы «Коммунист», на всякие газеты, «Правду», на всю пенсию. Бабушка говорила: «На что будем жить? Чем питаться?» А он говорил: «Это духовная пища». Он день и ночь читал этих политиков, библиотека богатая была. Но времена такие были – кто-то из авторов если запрещенный – сжигали телегами книги.
- А он был второй раз женат на бабушке?
- Его первая жена была тети Идии (Умерова-Махмудова Идия Ибрагимовна) мама.
- А как звали маму?
- Марьям.
- А фамилию девичью не помнишь?
- Не знаю. Она на нашу маму чем-то была похожа. Она (Марьям) не очень хозяйка была. Отец был судьей. Дома у нее всегда была грязно, не готовила, не убирала и только вечера, пляски, гости. Папа шел в суд то помятый, то в пуху, то еще что-то. Когда он с ней уже жил, он встречался с мамой тети Софы, она тоже была активистка. И он ушел от мамы Идии и жил с тети Софиной (Тургамбаева – Махмудова София Ибрагимовна) мамой.
- А ее как звали?
- Малика, отец Ибрагим. Марьям – отец Хамзя у нее. У Малики отец Ибрагим. Но я не знаю, сколько они жили, тетя Софа родилась. А потом он опять вернулся к маме Идии. Потом папу направили работать в Линейное поднимать колхоз, а мама замуж вышла вот сюда на ул. Мусы Джалиля. Жила она обеспеченная, двое детей у них было – сын и дочь, никаких проблем не знала, полное обеспечение. Но, мама говорила, не любила я его. – А зачем тогда вышла замуж? - спрашиваю. – Ну все выходили замуж, 20 лет, я и вышла за него. А потом дети умерли и она ушла. Он упрашивал её, уговаривал, но она не стала жить с ним. А они жили, мама еще живая была, это еще до раскулачивания было, не помню какие годы. И вот они жили с бабушкой вдвоем.
- А где жили?
- В Линейном. Поскольку они были очень чистоплотные, аккуратные, папа (И.М.Махмудов) у них еще на квартире жил и он в бабушку влюбился, и она, наверное, тоже, и уж больно ему нравился этот уклад жизни – чистота, порядок, а дедушка хоть и сиротой рос, но всё красивое ценил, всегда стремился к этому, дома у него всегда так было, не знаю уж откуда в нем это.
- Страсти кипели. А теперь скажи, кто и где жил здесь?
- Папа с мамой на Бакинской, 115 жили, они у армян квартиру снимали, когда поженились, а потом их в Килинчи направили, потом его по партийной линии везде гоняли, то они на Цареве в Нариманове жили, то в село направят – там один колхоз поднимет, другой поднимает и до войны, в войну он секретарем райкома был.
- А в Цареве где они жили?
- В Цареве не знаю, это мы где жили, я знаю.
- А где вы жили?
- Мы жили на ул. Карла Маркса, 2, рядом с типографией.
- Это улица вдоль реки?
- Не вдоль реки. Она сейчас, по-моему, 2-я Дорожная называется, а была улица Карла Маркса.
- А вы в какие годы там жили?
- Сначала мы жили не там, а был Шайтан-Базар, ближе к Макаровскому заводу, там был дом большой и две большие акации росли и рядом Шайтан-Базар был, вот мы там жили, когда я маленькая была. Когда мы туда приехали мне год, наверное, был, в Трех Протоках я родилась, и вернулись туда. Отец проработал в райкоме, война закончилась и его направили в Башмаковку. В 1949 его посадили, потом тот дом продали и купили этот на Карла Маркса, а когда Сталин умер, его отпустили раньше времени и тогда стали в Килинчи приглашать, тогда этот дом продали и поехали в Килинчи, так там и остались. В Килинчах он дважды был, сначала в 1933, а потом в 1954. В 1954-м туда поехали, а в 1957 я замуж вышла, 3 года я там жила, тетя Рева там так и осталась.
В Нариманове так дом и продали. А отец где жил с мамой тети Идии, тот дом сгорел, когда они уже с бабушкой жили.
- А где этот дом был?
- Тоже где редакция где-то на берегу.
А тетя Софа все время приезжала, я ее так сильно любила, она меня любила. Для нас был всегда праздник, когда она приезжала. Везде со мной таскалась – то фотографировать, то, все смеялась, в общую баню меня повела, а я женщину голую увидела, вцепилась в нее и начала орать, не знаю то ли купать меня, то ли что делать. Капризная была, плакала, она говорила, что цыганам меня отдаст, а я дословно принимала это все. Потом, когда отца посадили, какое-то время связи не было. Тети Идии тоже не стало, мы хоть и рядом жили. Бабушка осталась с нами двумя – очень трудные были времена, все, что было, мы продали. Те, кто даже не знали, приходили, помню, какой-то пришел, зашел домой, а по тем временам, был 47-49 год, большой приемник у нас был без проигрывателя, раньше ведь только репродукторы только были, а отца за хорошую работу всегда премировали, то приемник, то это, ну тогда так принято было. И вот помню, сидим, зашел, ничего не говоря, забрал этот приемник и ушел, лишь сказал: «Он мне должен был». Опасались, не здоровались, считали, что враг народа, раз посадили. Все обходили, кто за столом сидели, с бабушкой никто не здоровался. Мы остались одни. Она шила день и ночь, была же честная, питания нет, а в тюрьму надо что-то носить. А что нести, возьмет 2 пачки маргарина, 200 г мяса, сделает пельмени, а мы даже не нюхали, вкуса мяса не знали, ему сварит, ливерную колбасу туда. У кого-то валенки взаймы, у кого фуфайку, тетя Рева, я, мама и вот мы все шли туда на Казачий. Утром пойдем чуть свет, весь день ждем голодные, холодные. Те, у кого деньги есть, в паспорт деньги положат – их вызывают, а мы стоим целый день голодные, пока нас вызовут туда. И так один раз вызвали, честная же еще была, мы сидим на лавках – с одной стороны он, с другой – я, раньше как-то разрешали, перелезала я к нему, когда поменьше была. А это сидят, разговаривают, а есть охота, не знаю как, ну я под стол нагнулась, отломила маленький кусочек ливерной колбасы и поперхнулась конечно. Все перепугались, а я про себя думаю от стыда, что меня обнаружили, что я отломила кусок ливерной колбасы, тут все перепугались, короче еле спасли меня с этой колбасой. Так вот ходили.
А один раз родственники решили к нему пойти. А у нас одно платье было – стирать и одевать надо, лето. Я им говорю: «Подождите меня, я сейчас платье подсушу и приду». Ну, они, конечно, ждать не стали. Я пока платье постирала летом, надела на себя – они уже ушли. И я с Нариманова до Казачьего бежала, лет 8-9 мне было. На трамвай денег нет, 3 копейки стоил трамвай, чтобы успеть, когда они к отцу пойдут. Я уже Татар-Базар, цирк прошла, иду, уже набегалась, во рту все пересохло, дышать не могу, дыхание захватывает и так я добежала до Казачьего. И, по-моему, я их не застала уже, зашли они, или застала – не помню уже.
Потом Маслопромконтору бабушка пустила, мы жили сбоку спальни, а там контора была.
- На Карла Маркса,2?
- Да, там Маслопромконтора за мизерные суммы. Вечером мы там уроки делали за столом, а мать убиралась там, может, какую-то сумму ей платили. Но она бояка была, там сейф был и как вечер – это кошмар был, она болты, и ведра вешала, и счеты туда – все пока закроет – это целая эпопея была, чтобы там вдруг воры не залезли.
Одна знакомая у матери была, мать шила ей платье, а у нее маленький ребенок был, и она оставляла меня, пока ребенка кормила, возле мороженого дежурить. А я стою, а все ходят, мороженое просят, а я худая, сил нет, а мороженое раньше было во льду в металлические формочки маленькая и большая, скоблила это мороженое, головой лезла туда, а очередь стоит, а у меня слезы капают в это мороженое, я не успеваю, народ стоит и вот так вот мороженым торговала. А потом она приходила. Она маме говорила: «Меня поражает её честность». А мне же мороженного охота, я даже не пробовала – нельзя, честная же была. А потом она мне давала мороженое в маленькой формочке вафельное с двух сторон и 3 рубля денег давала. 3 рубля это 30 копеек до реформы в советские времена. И я на эти 3 рубля покупала, тогда спекулянты продавали, чайную ложку чая русского или столовую ложку калмыцкого чая и кусок сахара. Или четвертушку молока на рубль, хлеба на рубль и на рубль чая и я матери помогала, что я хоть что-то могу зарабатывать.
А потом ходила к родственникам, они хорошо жили, но никто не помогал, отец в свое время все делал, а они игнорировали нас. Единственное, я к ним ходила, у них дети были погодки у снох и бабушка смотрела их и я после школы ходила туда и нянчила этих детей. Мне дают манную кашу кормить их, а я голодная самой охота – их приходилось кормить этой манной кашей. Бывало, что-нибудь дадут, или сварят картошку поесть. Только приду домой, если не пойду – бабушка через улицу прибегала и за руку тащила меня туда. Иной раз поздно сижу, дитя их гляжу, они поздно куда-то ушли, говорю: «да спать не хочу, у меня как будто песок в глаз попал, не могу, песок в глаз попал». И вот этих детей нянчила.
Всеми силами старалась бабушке как-то помочь. Она день и ночь шила, а что там – копейки были, ни на что не хватало, то топить топлива нет. Из школы идешь – кушать ничего нету. У нас что, постный суп если с домашней лапшой, томатом, с маргарином, то это мы уже сытые, хорошие. Идешь из школы, если из трубы дым идет, значит, мать что-то готовит. А то у нее руки, ноги синие, шьет, шьет, питания нет, потом раз ложится, падает, пальцы синеют. А напротив нас спекулянты жили, бежим туда – взаймы кусок сахара. С тетей Ревой помешаем сахар, даем сладкий чай – она немного оживает. Так боялись, что она умрет.
Все, кто богатые родственники были – все кинули. Одни жили еще богатые рядом прямо, бабушка посылала 3 рубля, 5 рублей в долг взять, а для меня это было просить 3, 5 рублей, а куда денешься – шли. А она: «Мать сошьет платье – дадим, не сошьет – не дадим». А она возьмет полно заказов, заранее деньги возьмет – деньги нужны, а шить надо день и ночь.
Одна родственница была мамина, жила в районе Кучергановки, Ильхамья, она где-то продавцом работала и нет-нет к нам приходила – это был для нас праздник, потому что она полно всего приносила, редко, но жалела и приносила и это был для нас праздник.
Еще одни родственники богатые были, где детей нянчили, у них сын после войны был в Японии и оттуда шелка японские привез, заказали 3 рубашки шить шелковые. А шелк плохо шьется, мама тогда шила, шила, мучилась этими рубашками и ждали мы, вот она сошьет и деньги получим. Я пошла относить, а мне говорят: «Скажи маме – золотые руки! Спасибо!». Золотые руки и все, без копейки, понимаешь… Люди знали, что мы этим живем и ничего не заплатили.
Очень тяжело было, конечно. Но все равно я училась на пятерки. А бабушка еще умела – возьмет, из старья перешьет какую-нибудь кофту, юбку и говорят уже ой, какие они, чуть не богатые! На ноги нет – тапочки сама шила, раньше тапочки с синей каемкой носили. «Где покупали?» Не купили – она сама шила. Как-то так и жили. Тяжелые были годы.
А потом переехали в Килинчи, там уже получше было.
Ибрагим Махмудович Махмудов – коренной астраханский татарин.
А тети Софину маму как звали?
- Я ее не знаю, она вышла замуж за ювелира. Это Малика. Жила она в кирпичном доме Тамбовская,21 со стороны улицы Бэра. Этот ювелир потом скрылся, или украли у них золото, и осталась Малика без всего.
- А вот эта деревянная часть со стороны Тамбовская,21?
- Говорят, татарская школа была.
- А папа (Баширов Закир Хайдарович), откуда они были выходцы?
- Они городские, а бабушка, дедушка были из Казани, обосновались в Астрахани.
- Они через село Корни Володарского арйона сюда пришли?
- Нет, может нужда заставила. Бабушка (Баширова-Рахимова Хадича Сафаевна) вышла замуж туда в Корни. Какое-то время она там жила, но она там не выжила, заболела и они вернулись. Они здесь в городе жили. Сами они казанские татары и бабушка, и дедушка.
- А откуда они из Казани?
- Чуть ли не Тетюшинский район. Гиматдиновы тоже из тех краев, но они приехали уже в 20-е годы сюда, от голода спасались в Астрахани.
Дочь Светлана Ибрагимовна Баширова (Махмудова).
Воспоминания Ибрагима Махмудовича Махмудова, активного борца за установление Советской власти в Астраханском крае.
«За искривление классовой линии по суду…»
На последнем этапе НЭПа кулачество стало наступать на законные права батрачества, перестало считаться с трудовым законодательством РСФСР, издевалось над батраками и батрачками и даже терроризировало их. Задача подавления нэпманов, пытавшихся вернуться к капитализму, была возложена на судебно-следственные органы.
Напомню, что НЭП – это новая экономическая политика, допускавшая оживление частного капитала. В записях деда целые страницы заполнены рассуждениями и цитатами о революции, классовой борьбе, социализме… Я их безжалостно сокращал. Он был настолько политизирован, что некоторые места вызывают грустную улыбку.
Районный прокурор направил на рассмотрение народного суда Наримановского района уголовное дело по обвинению сына крупного кулака села Началово некоего Андрианова. Кулак имел в самом селе Началово большие фруктово-виноградные сады, которые обрабатывались исключительно силами батраков и батрачек. А сын кулака не работал в своем кулацком хозяйстве, лишь пьянствовал, развратничал и хулиганствовал. Этот зажиревший и откормленный, как кабан, молодой кулак стал баловаться с батрачками, принуждая их к интимным связям. Эти дела не доходили до скандалов, оканчивались примирением сторон. Как-то вечером он заманил с улицы к себе во двор 17-летнюю девушку Галину. Уговорил её побеседовать в спокойной уютной обстановке и повел в баню, которая находилась на скотном дворе. Завел в баню, запер дверь на крючок, заставлял раздеться догола. Затем налил стакан самогона и требовал, чтобы она выпила. Юная батрачка, поверившая кулаку, оказалась обманутой. Она отказывалась раздеваться, отказывалась пить самогон, умоляла и упорно сопротивлялась. Он избил её, насильно разжал зубы и влил самогон. Девушка теряла сознание, а кулак продолжал над ней измываться, заставлял танцевать. Затем зверски изнасиловал. Сделав свое подлое дело, запер девушку в бане, а сам в пьяном состоянии пошел гулять по ночному селу. Хулиганил, дрался, приставал к другим парням. Вот тут-то он был задержан и заперт в кутузку, где содержался до утра. Когда утром разбудили, он заявил, что ничего не помнит. Участковый милиционер – бывший красногвардеец, активный участник боевых действий в составе чапаевской дивизии – товарищ Соловьев при обыске обнаружил следы крови на нижнем белье и на теле следы от укусов зубами и царапин ногтями. Это послужило основанием для проведения следствия. Акт исследования был в срочном порядке направлен лично прокурору района, который, тщательно всё проверив, потребовал установить пострадавших лиц, возбудил уголовное дело и санкционировал арест. Дело было поручено старшему следователю тов. Ананьеву, в помощь прикреплен участковый милиционер тов. Соловьев. После установления основных фактов к делу подключился батрачком, помогли в проведении следствия коммунисты, комсомольцы, батраки. Предварительные итоги следствия были вынесены тов. Соловьевым на общее собрание батрачкома, на котором и было предложено пострадавшей и потерпевшей батрачке… рассказать, как всё произошло. И она рассказала. После разврата и насилия она осталась в холодной и темной бане лежать в беспамятном состоянии почти до рассвета. Увидела, как другие батрачки стали возиться с ведрами, доить коров. Ей было стыдно показаться в таком опозоренном виде, но пришлось стучать в окно с призывом помочь. Лицо было окровавленное, разодрано нижнее белье. Женщины стали ей помогать, вышла также мать кулака и сострадала. Спрашивали: «Что с тобой случилось? Почему молчишь?» Мать, лицемерно заигрывая с батрачкой Галиной, вынула из старого сундука чистое белье и протянула ей, мол, замени нижнее белье. Но Галина, взяв в руки белье, разорвала на части и с классовой ненавистью к врагу бросила в лицо кулачке со словами: «Вы теперь дорого заплатите за издевательства и унижения!» Потом зарыдала.
После слов «с классовой ненавистью к врагу» идет целая страница политических обвинений в адрес кулачества, которые будто бы высказала батрачка: «Теперь я поняла, что кулачество не сложило свою звериную ненависть к законам советской власти… Теперь не те времена, советская власть существует 10 лет и трудовое крестьянство, бедняки, батраки имеют своим верным союзником рабочий класс и авангард – Коммунистическую партию, при активной помощи которых звероподобные хищники-кулаки будут ликвидированы как класс. И поставленный В.И.Лениным в начале НЭПа вопрос «кто-кого» решится в пользу социализма. Пусть кулак Андрианов Михаил не думает, что НЭП представлен им навсегда»… Дальше не буду приводить обвинительную речь несчастной девушки, и так ясно, что дед, сопереживая несчастной девушке, заговорил вместо неё.
Врач обследовал её, был составлен акт экспертизы. По окончанию следствия органом прокурорского надзора дело поступило на рассмотрение народного суда Наримановского района. Дело имело политическую основу и была назначена выездная судебная сессия в селе Началово. В качестве государственного обвинителя выступил помощник областного прокурора товарищ Сорокин. От выделенного защитника из членов коллегии адвокатов обвиняемый отказался и просил назначить двух защитников с высшим образованием, известных в Астраханской области своим красноречием и знанием законов, – Черняева и Смирнова. В качестве общественного обвинителя выступил бывший председатель батрачкома села Началово, ныне участковый милиционер товарищ Соловьев.
Судебный процесс состоялся в небольшом клубе, битком набитом людьми. Несколько батрачек одна за другой выступили в качестве свидетелей, разоблачая своими показаниями преступника. Мать обвиняемого всячески хотела выгородить своего сына, отказывалась от своих первоначальных показаний, якобы она не видела потерпевшую, никакого чистого белья не предлагала взамен окровавленного. Сам обвиняемый категорически отказывался, ссылаясь на то, что был сильно пьяным и ничего не помнит. На судебном процессе обвиняемый и его мать были подвергнуты перекрестному огню со стороны прокурора, общественного обвинителя и особенно самой потерпевшей, которая с классовой ненавистью разоблачала кулака, называя его подлым человеком и хищным зверем. Весь зал ей аплодировал. Слышались выкрики «За такую подлость надо расстреливать!» Последнее слово обвиняемого и вынесение приговора перенесли на следующий день.
На другой день суд возобновил свою работу. Обвиняемый не признал свою вину, продолжая лгать. Суд приговорил Андрианова Михаила к лишению свободы со строгой изоляцией и лишением гражданских прав сроком на десять лет и высылке после отбытия наказания за пределы Астраханской области сроком на пять лет как социально опасного элемента.
В эпоху царства деспотической монархии, где были неописуемый произвол, нищета, бесправие, шла безжалостная эксплуатация человека человеком, богатые богатели, бедняки беднели. Кулаки в деревне не считали батраков и бедняцкую часть населения за людей. Им не давали возможности учиться, они не умели держать в руках карандаш. И лишь благодаря Великой Октябрьской социалистической революции они стали полноправными гражданами Великого социалистического советского общества.
Вот я, бывший батрак, бедняк, ломовой извозчик, ныне стал грамотным.
Дед учился всего два раза: мальчишкой - в мусульманском мектэбе (школе) и взрослым - на годичных судейских курсах. До последних дней своей жизни читал книги, журналы, газеты. Делал выписки, подчеркивал. В его шкафу, набитом книгами, были труды не только Ленина, Маркса, Энгельса, Плеханова, но и философа Канта. Насколько он разобрался в кантовской идее «вещи в себе» - не знаю, но неоднократно читал – это точно, сам видел.
С 1918 года председатель и член правления сельскохозяйственной коммуны артелей и коллективов, сельского совета села Зацарев. Партия, проверяя меня на практической работе, доверяла руководство советскими, партийными, общественными организациями. С 1926 по 1930 годы был судьей народного суда. У меня сохранилось удостоверение, в котором написано следующее:
«РСФСР. НКЮ. Губернский суд. Астраханская губерния. 31 января 1927 г. №477. Действительно до 1 января 1928 г.
Удостоверение
Предъявитель сего Махмудов Ибрагим Махмудович состоит в должности народного судьи Зацаревского района. Подписью и приложением печати удостоверяется. Председатель губ. Суда и секретарь губ. Суда.
Права и обязанности указанного в сем удостоверении лица определяются Положением о (судоустройстве) судопроизводстве РСФСР. Никакие органы власти не могут производить ареста указанного в сем удостоверении лица без предварительного разрешения губернского прокурора. Виновные в неисполнении сего подвергаются ответственности по ст. 112-й Уголовного кодекса».
Мне, малограмотному выдвиженцу, было трудновато работать народным судьей. Чтобы получить теоретическо-юридическое образование, пришлось учиться с 15 июля 1927 года по 15 июля 1928 года на областных юридических курсах в городе Саратове. Затем до февраля 1930 года работал народным судьей.
Сижу в кабинете судебного заседания, спокойно занимаюсь своими судейскими делами. Вдруг открывается дверь, входит заведующий агитационно-пропагандистским отделом тов. Рыбкин и просит зайти в кабинет первого секретаря Наримановского райкома ВКП(б) тов. Радионова, с которым мы находились в одном коридоре по соседству. Я бросил все дела и зашел в его кабинет. Он с улыбкой принял меня, предложил сесть и стал расспрашивать, как, мол, ваше здоровье, как идет разбор судебных дел. Слово за словом и он спрашивает: имеется ли в вашем судебном производстве дело по обвинению главного ветеринарного врача района Иванова? Я с удивлением посмотрел на него и ответил, что да, вчера только поступило от районного прокурора и назначено к слушанию через три дня. Он с озабоченным видом говорит, что, мол, Иванов наш человек и попал под суд по недоразумению, надо найти выход, чтобы признать его невиновным и оправдать.
Мне было очень странно слышать такие слова от секретаря райкома, который склонял меня, судью-коммуниста, совершить преступление и оправдать взяточника, мошенника. Этот Иванов, будучи должностным лицом, систематически занимался вымогательством, выдавая поддельные ветеринарные справки, что позволяло кулацким элементам скрывать от государства и резать скот, рабочих лошадей, волов. И это в то время, когда партия взяла курс на ликвидацию кулачества как класса! С большим возмущением слушал я трактовку районного партийного деятеля, его «совет», который противоречил стратегии и тактике нашей партии и правительства. Я категорически заявил ему, что не могу пойти на такое преступление. И посоветовал в свою очередь ему: если Иванов по мнению ВКП(б) не виновен и следствие проведено недостаточно основательно, то поговорите лично с районным прокурором, который имеет законное право отозвать и направить дело на доследование. Громко закрыв дверь, я вышел из кабинета.
Больше никакого давления на меня до начала рассмотрения дела Иванова не было. Дело слушалось на открытом судебном заседании. В зале суда, заполненном слушателями, оказались, к моему удивлению, среди родственников обвиняемого жены секретаря райкома Радионова и Рыбкина, и сам Рыбкин. Представитель государственного обвинения районный прокурор тов. Сорокин раскрыл перед судом и перед слушателями махинации Иванова, которые сопровождались взяточничеством и подделкой документов. Отметил, что преступление имеет не только уголовный, но и политический антиколхозный характер. В заключение прокурор счел вину Иванова доказанной материалами следствия, показаниями свидетелей и просил наказать его по всей строгости советского закона. Суд приговорил Иванова к лишению свободы сроком на 5 лет со строгой изоляцией. В зале суда сотрудники милиции взяли Иванова под стражу. Несколько женщин бросились в объятия к осужденному, были слышны плач и проклятия в адрес суда. Истерику устроили жены Иванова, Радионова, Рыбкина, которые оказались родными сестрами.
На другой день адвокат Иванова написал жалобу, но кассационная коллегия областного суда сочла решение суда правильным и оставила приговор без изменения.
«Плач и проклятия в адрес суда»… Представляю, какие тяжелые и противоречивые чувства кипели у тех, кто участвовал в суде!.. Вооруженные милиционеры забирают осужденного, который для жены – любимый муж, для сестер и их мужей – родня. Свояк – сам первый секретарь райкома партии - оказался бессилен. Судья и народные заседатели, возможно, искренне жалели семьянина Иванова, но по отношению к главному районному ветврачу Иванову поступили по советским законам.
Прошло немного времени. По инициативе бюро райкома партии состоялось совещание руководителей партийных, советских, общественных организаций, на котором была большая дискуссия относительно правильного подхода при ликвидации кулачества как класса. Было много выступающих из районных активов, в том числе выступали и я, и секретарь райкома Радионов. Между нами возникли разногласия по поводу различия между кулаками и середняками. Противопоставляя кулака и бедняка, он практически причислял середняка к кулачеству. А я в своем выступлении сказал, что если внимательно читать труды В.И.Ленина, то там написано, что середняк – это не эксплуататор, а труженик. Он хорошо трудится без эксплуатации чужого труда и живет неплохо, имея в своем хозяйстве несколько лошадей и дойных коров. Я защищал середняка от раскулачивания и в конце выступления сказал, что если мы средних крестьян бросим в пасть кулаку, то совершим большую политическую ошибку. А первый секретарь райкома Радионов встал и с места бросил в мой адрес, что «Махмудов плохо разбирается в политике, потерял классовую бдительность и стал защищать кулачество». Мне, как члену райкома партии и райисполкома, народному судье, было неприятно слышать от секретаря райкома такое политическое обвинение. Ведь я сам был бедняком, батрачил у разных кулаков и работал ломовым извозчиком. И вдруг на меня наклеивают поганый незаслуженный ярлык.
С высоты сегодняшних дней мне легко рассуждать, зная последующую историю страны. Я бы поспорил с дедом и обязательно спросил в лоб:
- Зачем надо было раскулачивать кулаков? Зачем рушить отлаженное хозяйство, пускать под откос целые семьи, в конце концов - проливать кровь? Неужели нельзя было помочь беднякам стать середняками и кулаками? «Взять и поделить» - самый простой выход.
- Не понимаешь ты ничего в социализме! Наша задача заключалась не только в том, чтобы «взять и поделить», то есть отобрать орудия труда у кулака, а в том, чтобы на этой основе кооперировать крестьянство, создать колхозы. И путем коллективного труда идти к социализму! - в гневе бы ответил он.
- Разве можно насильно загонять в социализм? - задал бы ему главный вопрос.
На следующий день я зашел к нему в кабинет для серьезного разговора. Он вел себя свысока, грубо. Я догадывался, что это личная обида из-за осуждения его свояка Иванова.
Однажды от областного прокурора поступило уголовное дело по обвинению трех татарских мулов. Дело я назначил к открытому рассмотрению. На суде по неизвестным мне причинам представитель прокуратуры не участвовал, а со стороны мулов выступал член коллегии защитников Бадамшин. Из обвинительного заключения следовало, что эти муллы неизвестно откуда ехали на пассажирском пароходе от Верхней Волги вниз до Астрахани. На пароходе они вели пропаганду антиагрономического характера – рекомендовали против сельскохозяйственных вредителей использовать отрывки из молитв и изречения из Корана. Мельком упоминается, что они вели агитацию антиколхозного характера. Все материалы следствия были построены лишь на признаниях самих обвиняемых, тогда как на судебном заседании все трое категорически отказывались и не признавали себя виновными. В зале не было свободных мест. Защитник зацепился за неполноценность следствия и настаивал на оправдательном приговоре. Присутствующие одобрительно шушукались. Мы, судьи, не могли найти юридически обоснованных документов и свидетельских показаний для обвинительного приговора. Даже если бы мы вынесли обвинительный приговор, органы прокурорского надзора и кассационная коллегия областного суда его бы отменили. Суд удалился на кратковременное совещание для поиска законного выхода из ситуации. Оправдательный приговор был равносилен сознательному искривлению судом классовой линии, а обвинительный приговор без законных оснований, ссылаясь лишь на то, что обвиняемые проповедники ислама, мог дискредитировать советский суд. В результате суд под моим председательством и при двух народных заседателях решил дело приостановить и направить на дополнительное расследование.
Через некоторое время в кабинет заходит инструктор райкома и говорит, что меня вызывает первый секретарь товарищ Радионов и просит захватить с собой партийный билет. Партбилет я всегда хранил в нагрудном кармане. Ничего не подозревая, вошел в кабинет Радионова, рядом с которым сидел товарищ Рыбкин, и поздоровался. Но встретил злобный холодный взгляд. Мне не предложили сесть. Первый секретарь спросил:
- Партбилет у вас с собой?
- Да.
- Дайте мне его, - и протягивает руки.
Взяв партбилет, заявляет:
-Ты, Махмудов, теперь вне партии за искривление классовой линии.
Я недоуменно спрашивал: когда, за что, почему без меня решаете мое персональное партийное дело? Он не стал со мной разговаривать, встал, открыл несгораемый шкаф, положил туда мой партбилет, запер, затем вздохнул и сказал:
- Можешь быть свободным.
Из кабинета первого секретаря вышел потрясенным и обескураженным. Для меня, члена партии ленинского призыва, это было по существу политическим расстрелом.
Хотя у меня и отобрали партийный билет, я продолжал работать судьей. Партия и советская власть в это время проводили классовую политику в деревне, применяя чрезвычайные меры по слому сопротивления кулаков. За саботаж и сокрытие хлебных излишков, за уклонение от налогообложения кулаков привлекали к суду. Решением суда четверть конфискованного хлеба и семенных материалов отдавались беднякам в ссуду. Вскоре в газете «Коммунист» появилась небольшая статья под заголовком «Народный судья Махмудов искривляет классовую линию по суду». Это для меня был второй удар. Я никак не мог понять, почему появилась эта статья, ведь до этого инструктор Астраханского областного суда тщательно проверял все дела 1929 года. Он не нашел никаких искривлений, да их и не могло быть! Через несколько дней меня вызывает на коллегию областного суда лично председатель областного суда Глазков. Спрашивает:
-Махмудов, ты читал на странице областной газеты написанное в твой адрес? Если прочитал, как на это смотришь?
После моего категорического отрицания он вызвал своих помощников и того инструктора, который проверял дела. Начался деловой разбор с полемикой. Инструктор говорит, что у судьи Махмудова всё в порядке и ничего предосудительного нет. Но Глазков начал обвинять меня в том, что заметка в газете подтверждается. Разве не доказательство тому, что под твоим председательством оправдали трех муллов? Я стал настаивать на том, чтобы истребовали дело. Там нет оправдательного приговора, а дело направлено на доследование. Глазков грубо сказал, что тебе, мол, дальше нельзя доверять быть судьей. Мне было странно слышать такое от прямого начальника. Я настаивал на том, чтобы мое дело обсудили гласно и в присутствии представителей прокурорского надзора. А он говорит: зачем, мол, мне прокурор, когда я могу единолично решать дела моих подчиненных. Возмущенный его словами и бюрократическим поведением, я вышел из себя. Подошел поближе к нему и в присутствии замов и помощников положил на его стол гербовую судейскую печать. Сказал, что с сегодняшнего дня я вынужден сложить судейские обязанности, прошу завтра же прислать представителя, чтобы по акту сдать дела. И тут же вышел.
Конечно, я тут немного погорячился. Моя партийная совесть не могла перенести столь незаслуженного обвинения. Надо было проявить хладнокровие и терпение.
На другой день как обычно открыл дверь судейской камеры.
Несколько раз дед называл кабинет судейской камерой. Или действительно кабинет одновременно использовался как кабинет, как зал заседаний и как камера для содержания подсудимых, или мир для него в это время настолько сузился, что кабинет стал восприниматься как камера? Хотя что такое камера, он прекрасно знал. Через несколько лет его посадят за нарушение устава колхоза. Он окажется в камере Белого лебедя (нынешнее СИЗО №1) в Астрахани вместе с ворами. Те дадут ему кличку «Председатель» и начнут надсмехаться над ним. Рослый и физически сильный дед не выдержит издевок, в гневе вырвет прикрепленную к полу скамейку и, размахивая ею, запрячет сокамерников под нары. После этого случая авторитет «Председателя» станет непререкаемым.
Сел за стол и написал объявление, что назначенные для судебного разбирательства дела откладываются на неопределенное время. Позвонил председателю облсуда и потребовал, чтобы он срочно прислал своего представителя для принятий дел. Сказал, что я не имею права занимать судейский стол и разбирать дела. Положил трубку и ушел домой.
С передачей дел произошла задержка по непонятным для меня причинам на три дня. В течение этих трех дней мне пришлось ходить на занятия, но к делам я не притрагивался и много раз звонил в облсуд, чтобы они поторопились с принятием дел. Мне, коммунисту, было грустно и обидно без партийного билета, который не только отняли у меня, но оторвали как от живого тела. Теперь я человек без души, как орел без крыльев. У меня нет цели. Я не находил себе места из-за такого незаслуженного политического удара.
Вскоре областной суд прислал своего представителя, в присутствии которого я сдал все дела секретарю народного суда тов. Самышкину Николаю Федоровичу. Я перестал быть судьей Астраханской области и в моем архиве остался как символ моей 4-летней судейской деятельности документ, который гласил:
«Членский билет №3.
Предъявитель сего тов. Махмудов Ибрагим Махмудович является народным судьей Астраханского района (почему района?).
11 января 1929 года. Зам. председателя Спирошкин, Секретарь Петров».
Секретарь райкома партии и председатель областного суда, по моему глубокому убеждению, подошли к рассмотрению моего дела поверхностно, без серьезного политического и юридического анализа. Они своим бездарным анархическим подходом хотели сломить мою преданность делу родной партии, но этому не бывать.
Освободившись от судейских дел, пришел к выводу, что надо вернуться к моему старому и дорогому труду – ломового извозчика. У племянника Махмудова Мнира взял лошадь, которая досталась мне от родного брата фронтовика Ашира. Переоделся в старую рабочую одежду: брезентовый плащ, кожаные сапоги, опоясался красным кушаком, надел рукавицы и пошел к своим старым друзьям. Таким образом сменил труд интеллигента на труд ломового извозчика. Вступил в члены артели ломовых извозчиков «Труд». Мы организовали в селе Зацарев филиал артели «Труд», короче говоря, отдельные единоличные однолошадные извозчики объединились в так называемых «ломовых извозчиков по лесному делу». Артель «Труд» подчинялась по артельному уставу Астраханскому кооперативно-транспортному союзу, председателем которого работал Муслим Шакирович Фатхуллин. Работая ломовым извозчиком, написал заявление с жалобой непосредственно в Москву, в ЦККК, в котором подробно изложил о заочном исключении меня из рядов ВКП(б), снятии с судейской должности и просил восстановить меня членом ВКП(б).
В период оживленной борьбы с классовыми врагами наша партия развернула борьбу за индустриализацию страны и подготовку массовой коллективизации сельского хозяйства на основе ленинского плана построения социализма в СССР. И я опять влился в ряды своих рабочих товарищей, организовав небольшой коллектив по перевозке лесостроительных материалов из лесопильных, лесообрабатывающих заводов №№2-5 для постройки завода имени Кирова (на Казачьем Бугре), к вновь построенному на территории Зацарева заводу имени И.В.Сталина и к ряду строительных объектов первой пятилетки. Кроме перевозки лесостроительных материалов по специальным нарядам артели работал в качестве водовоза. Первое время после постройки трехэтажных каменных домов на заводе Сталина еще не был установлен водопровод. Воду возили с ерика Золотой Затон на татарских двухколесных арбах. Я вполне могу гордиться тем, что в первые годы индустриализации страны в качестве рабочего-транспортника участвовал в строительстве судостроительного завода имени Сталина и других объектов. Тому, что я спустился на прежнюю трудовую ступень, то есть из народного судьи стал ломовым извозчиком, радовались мои противники: кулачество и разного рода преступники. Когда я, старший группы ломовых извозчиков, водил лошадей с гружеными лесоматериалами телегами, по улицам Зацарева, они насмехались надо мной и кричали: «Судья, ты стал похожим на лесного медведя!», «Где оставил свой кожаный судейский портфель?», «Почему твои белые руки испачканы мазутом и в мозолях?» Однажды около деревянного моста моя лошадь, груженная строительными подтоварниками, завязла в грязи. Мы с моим товарищем пытались вытащить воз. В это время трое кулаков подошли ко мне, один из них, Хабибулла, насмешливо произнёс: «При помощи аллаха ты избавишься от грязного ломового труда и твой воз окажется на ровной сухой дороге. Тебя бог наказал за разрушение нашей богатой спокойной жизни». Похлопал меня по плечу и продолжал издеваться: «Скоро придет время и мы с вами сквитаемся». Тут я вспомнил, как в 1926 году за избиение комсомольца и его семьи до потери сознания народный суд под моим председательством привлекал к уголовной ответственности этого самого Хабибуллу, его отца Нигмата и сестру Ажархану к тюремному заключению со строгой изоляцией. Теперь в период классовой борьбы под лозунгом «кто-кого» эти подлые кулаки в порядке возмездия издевались надо мной. Подумал я о горе-руководителях, которые спасовали перед трудностями, и вместо того, чтобы быстро и чутко реагировать на коварную тактику врага, стали сознательно или ошибочно бить с кондачка свои низовые кадры, среди которых оказался я и над которыми позволили издеваться кулакам.
Продолжая трудиться ломовым извозчиком, одновременно ждал ответа на свое письмо в ЦККК. Стараясь не терять связи с партией, посещал открытые партийные собрания и активно вербовал единоличных ломовых извозчиков в члены нашей артели «Труд».
Однажды, когда уже стемнело и лил небольшой дождь, я вернулся с работы и намеревался распрягать свою лошадь. Тут выходит моя жена и дает небольшую бумагу. Это оказалось извещением, в нем было написано, что сегодня в 8 часов вечера состоится заседание коллегии ЦККК в помещении Астраханского обкома ВКП(б), где будет разбираться жалоба бывшего народного судьи Наримановского района Махмудова И.М., явка обязательна, без опозданий.
Дождался я этой минуты и по моей жалобе словно хирург, получивший после установления диагноза право на операцию, приехала специальная комиссия разобраться, какой удар получил проситель. Некогда было распрягать лошадь и переодеваться, я тут же поспешил: перешел через живой мост и сел на большой зацаревский трамвай. И все же опоздал на пять минут. К моему удивлению, возле двери обкома меня ждали дорогие мои друзья по молодости и товарищи по работе и участию в Гражданской войне М.Ш.Фатхуллин, Калли-Ибрагим Назаров, Н.Ф.Овчинников, Соловьев из Началова и другие, которых вызвали для рассмотрения моего дела. Едва лишь успел поздороваться со своими друзьями, как открывается дверь, за которой заседала комиссия, и выходит мой хороший друг по советской работе, а в бытность, когда был судьей, он часто выступал общественным обвинителем, - Александр Вешняков. Он пригласил нас войти. За отдельным столом сидели члены комиссии во главе с председателем пожилым человеком тов. Белоконь, рядом пожилая женщина и еще один человек среднего возраста. За этим же столом сидел партследователь тов. А. Вешняков, который делал доклад по моему делу. Основной вопрос стоял так: имелись ли факты искривления классовой линии, ущемления прав батраков в пользу кулачества бывшим судьей Махмудовым? Разбор проводился тщательно и строго, активное участие принимали все, особенно сам председатель комиссии тов. Белоконь. На его вопросы товарищ Фатхуллин отвечал так: «Махмудова Ибрагима Махмудовича хорошо знал и знаю, как активного, стойкого коммуниста, работника, бедняка. В период судейской работы никаких искривлений классовой линии не замечалось. Он всегда настойчиво защищал права и интересы батрачества. В 1920 году был инициатором и первым организатором в селе Зацареве сельхозартели и коллектива «Фрукты». Товарищ Махмудов был в 1923 году участником Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве. В 1923 году, когда я работал ответственным секретарем Астраханского татаро-казахского бюро при обкоме ВКП(б), вместе с Махмудовым ездил по аулам и селам, где он был первым пропагандистом в деле распространения идей кооперации». Бывший председатель батрачкома села Мошаик тов. Н.Ф.Овчинников сильно удивлялся в своем выступлении: «Кто осмелился обвинить товарища Махмудова в ущемлении прав батраков и искривлении классовой линии?! Подобных поступков мною не было замечено. За время моей работы председателем батрачкома он ни разу не отказывал в исках, предъявленных батрачкомом против эксплуататоров, а наоборот, часто рассматривал их в порядке выездной сессии в селе, гласно, в присутствии граждан села, при участии прокурорского надзора и при моем присутствии как представителя батрачества».
Тов. Назаров Калли-Ибрагим также подтвердил слова предыдущих товарищей: «Товарищ Махмудов не мог искривлять классовую линию, потому что он сам по социальному положению выходец из семьи бедняков. Он сам был бедняком и батраком, а я, рабочий-конопатчик, знаком с ним с молодых лет. Я, как председатель Астраханского областного плодовинсоюза, никак не могу допустить того, чтобы он в период крутого поворота в деревне сдал свои классовые позиции в пользу кулаков и других паразитических элементов. До тех пор, пока он не потерял свою партийную совесть, он этого не допустит».
Товарищ Соловьев, бывший батрак и председатель батрачкома села Началово, бывший красногвардеец, участвовавший в боевых действиях в составе легендарной чапаевской дивизии, честно изложил свою точку зрения: «Нарсудья товарищ Махмудов часто приезжал в село Началово для проведения выездных сессий, разбирал особо сложные дела по классовым конфликтам между кулаками и батраками, всегда стоял на страже интересов батрачества и бедняков в пределах советских законов и Конституции». Далее он подробно рассказал про дело кулака Андрианова.
После кропотливой проверки документов и опроса очевидцев председатель комиссии товарищ Белоконь говорит: «Товарищ Махмудов, вам предоставляется слово. Что можете добавить к материалам и по выступлениям?»
В зале, где решалась моя партийная жизнь, нависла абсолютная тишина. Все ждали, что я скажу. Подойдя ближе к столу, я стал сильно волноваться, не мог произнести ни одного слова, у меня что-то сдавило в гортани. Могло показаться что я плачу, но у меня не было слез. Один из членов партколлегии - пожилая седоватая женщина - налила в графин воды и подала мне: «Не надо волноваться, попейте воды и все пройдет». Мне было очень неудобно, что я так разволновался. Успокоившись, я сказал, что к решению моей партийной судьбы секретарь РК ВКП(б) Радионов подошел просто и без всяких основательных данных. Также председатель областного суда Глазков не проверил материалы дела.
Председатель партколлегии спокойным тоном сказал: «Товарищ Махмудов, все ваши слова основательно проверены партследователем товарищем Вешняковым и подтвердились. Также данное заседание партколлегии убедило нас в том, что вас из рядов партии исключили заочно, что само по себе является нарушением устава партии. Искривления партийной линии по суду не имеют места». Затем он огласил постановление партколлегии ЦККК: «Товарищ Махмудова И.М. восстановить в членах ВКП(б) со старым стажем с 1924 года без всяких компрометирующих замечаний».
Я опять стал полноправным коммунистом ленинского призыва! От радости заплакал и вышел в коридор. Там меня окружили друзья, поддержавшие меня. Попрощавшись с ними, я спустился со второго этажа, вышел через главную дверь. Не обращая внимания на дождь, быстрым шагом направился в сторону кремля и там сел на последний трамвай. Вернувшись во двор, распряг, напоил и накормил лошадь. Зашёл домой, жена и дочь Идия не спали.
Он назвал старшую дочь Идея. Но в татарском звучании стало Идия. Кстати, у дедушки были одни дочери. Имена им давал новые, советские. Слово «революция» разделил на две части и назвал одну дочь Рева, а другую Люция. Младшую, мою маму, Светланой одновременно и в честь света революции, и в честь электрификации.
Переоделся в чистое и сухое бельё. Попили зеленый чай. И я со спокойной душой лег спать.
Утром следующего дня как обычно оделся в рабочую одежду. На улице было грязно. Поехал со своими товарищами возить строительные материалы на стройки первой пятилетки. Ближе к сердцу в нагрудном кармане хранился мой партийный билет. Это было в сентябре 1930 года.
Как-то возвращаясь с работы, прочитал объявление о том, что сегодня в 8 часов вечера назначено открытое партийное собрание… Переоделся и к указанному времени пришел в здание школы, где собрание уже началось. Обсуждался первый вопрос повестки дня – о приеме в члены ВКП(б) Майского Бакия. Председательствующий говорит: «Прошу голосовать. Кто за то, чтобы товарища Майского принять в члены ВКП(б), прошу поднять руки». Все проголосовали «за». Затем спрашивает: «Кто против?» Я сидел около дверей, встал и сказал: «Я против». Председательствующий с удивлением посмотрел на меня и говорит: «Ты, Махмудов, не имеешь права голосовать, так как беспартийный». Я вынимаю из нагрудного кармана членский билет и, показав всем, говорю, что я полноправный член ВКП(б) ленинского призыва и имею право голосовать. Подошел к столу и показал билет, чтобы присутствующие коммунисты убедились, что я восстановлен в партии. Председатель собрания говорит: «Да, товарищ Махмудов действительно полноправный член нашей партийной организации и имеет право голосовать. Товарищ Махмудов, вам предоставляется слово. Почему вы против принятия Майского кандидатом в члены ВКП(б)?»
Я сказал в своем выступлении, что в члены партии должны приниматься сознательные, активные и преданные делу коммунизма рабочие, крестьяне и представители интеллигенции. Но Майский пока не достоин быть кандидатом потому, что его невозможно причислить к рабочему классу, так как он никогда не работал рабочим. Невозможно причислить к крестьянству, так как он никогда не занимался крестьянством ни как бедняк, ни как батрак. Также нельзя причислить его и к трудовой интеллигенции, так как он не имеет соответствующего образования. Почему я так резко выступаю против Майского Бакия и считаю, что он не достоин носить звание коммуниста? А потому, что он в настоящее время нигде не работает, живет на иждивении отца, который занимается муллачеством и активно проповедует идеи исламской религии. Сам Майский занимается нехорошими антипартийными делами, а именно – спекуляцией золотыми, серебряными монетами, ожерельями и другими дорогостоящими и ценными предметами роскоши. Партия – это такой орган, в котором достойны быть только люди, закаленные в классовой борьбе и схватке с врагами построения бесклассового коммунистического общества.
Да, революционного пафоса у деда, конечно, хватало… Причем, это не наигранно, а искренне.
Устав обязывает быть бдительными и оберегать партию от проникновения в её ряды людей, недостойных высокого звания коммуниста. Коммунист должен быть правдивым и честным перед партией. Таких качеств у Майского не видно. Предлагаю воздержаться от принятия Майского Бакия.
Председатель собрания задал Майскому несколько вопросов и спросил, есть ли у него возражения против выступления Махмудова. Майский хотел возразить, но председатель собрания поставил вопрос на вторичное голосование. Было единогласно принято решение воздержаться от принятия Майского кандидатом в члены партии.
Вскоре вызвал меня в свой кабинет заведующий уголовным отделом Астраханского областного суда и сказал: «Товарищ Махмудов, мы хотим восстановить вас народным судьей 6-го участка города Астрахани. Обвинение вас в искривлении классовой линии по суду не подтвердилось. Оказалось, что в деле по обвинению вами мулов не было оправдательного приговора, а имело место направление в областную прокуратуру на дорасследование». Я ответил, что благодарен за мою реабилитацию, но работать обратно судьей не думаю. Меня самолично отстранил председатель облсуда Глазков и он сам также был отстранен от обязанностей председателя облсуда и осужден уголовным порядком как участник кампании «Астраханщина».
В «Астраханской детективе-3» Глазков уже упоминался в исследовании Д.Батрашова «Дело «Астраханщины»: что это было?». Цитирую отрывки:
«…Выяснилось, что кассир-инкассатор кооператива Татьяна Алексеева, член партии с 1917 года, любительница кокаина, соратница Кирова и Атарбекова в период их владычества в Астрахани, содержала в своем «домике на Набережной» элитный притон, куда любили приезжать отдохнуть от трудов праведных местные руководящие товарищи.
В справке, составленной для следствия, устраиваемые коллективные оргии живописались в следующих выражениях: «Половые сношения происходили на виду у всех, объекты как с мужской, так и с женской стороны чередовались между собой. Женщины напивались пьяными, в голом виде валялись по полу, кто хочет, тот их и брал, или устраивал над ними желательные ему эксцессы и то, что диктовало ему развращенное воображение. У означеных участников создался культ поклонников разврата и любителей диких Афинских ночей…».
Сюда же прилагался длинный перечень – 53 человека – завсегдатаев притона. Среди тех, кто там упомянут, практически всё правление Астраханского ЦРК во главе с его председателем Соколовым, руководители биржи труда и губздравотдела, члены окружкома партии и секретари райкомов, а также председатель Астраханского губернского суда Глазков и его заместитель Калинкин, помощники губернского прокурора Черняев и Насыров.
…Маячили местные вожди более высокого ранга – ответственного секретаря Астраханского губкома Василия Петровича Старанникова и председателя губисполкома Мины Львовича Аристова. Эти до «мелочей» не опускались, а смело запускали руку в государственный карман, отождествляя его со своим собственным.
Об этом поведал в июле 1929 года, уже находившийся в заключении, бывший председатель Астраханского губернского суда Глазков. Уезжая, например, в отпуск Старанников и Аристов оформляли себе «субсидию», и получали «денег по 1000 рублей и больше» из бюджета губернии по статье «непредвиденные расходы». Когда Глазков, будучи еще помощником губернского прокурора, впервые столкнулся с подобным фактом, то был, по собственному признанию «потрясен, и после некоторых колебаний поставил этот вопрос перед заведующим финотдела губисполкома Поляковым». А тот лишь посетовал: «Беда в том, что Аристов уж слишком много берет, много пропивает и что ему (Полякову) стоит много трудов и изворотливости, чтобы сводить концы с концами». На удивленный вопрос Глазкова: «А разве Аристов берет и тогда, когда не едет в отпуск?», Поляков спокойно ответил: «Всегда, и даже поручает приходить за деньгами начальника административного отдела Горбунова, который организует для Аристова поездки и попойки».
…Когда в конце 1925 года в Астрахань приехала немецкая делегация, гостеприимные хозяева устроили ужин с шампанским, водкой, коньяком, местными деликатесами. После этого все направились на пароход, где во время водной прогулки веселье было продолжено с еще большим размахом. Старанников развлекался тем, что вынимал пистолет и под угрозой застрелить заставлял своих соратников-собутыльников прыгать по очереди за борт. Как свидетельствовал позднее один из участников, все «напились до положения риз, даже не отдавая себе отчета, кто с кем ложился спать».
В ходе одного из загородных пикников Старанников и Глазков устроили «дуэль» из-за сопровождавшей их женщины. Глазков сделал два револьверных выстрела (женщина со страху убежала в лес), после чего губернский партийный вождь и служитель Фемиды сцепились врукопашную и оба упали в воду. Подоспевшим матросам и мотористам пришлось разнимать разбушевавшихся кавалеров…»
Одни, пользуясь должностью, всласть наслаждались и гуляли, другие – терпели лишения и убежденно строили социализм.
Одним из жгучих вопросов кооперирования многомиллионной распыленной единоличной массы хозяйств был вопрос о середняцком хозяйстве. Способы и формы вовлечения среднего крестьянства в социалистическое строительство особо рассматривались на VIII партийном съезде. По выражению В.И.Ленина, надо было «уметь достигать соглашения со средним крестьянством, ни на минуту не отказываясь от борьбы с кулаком и прочно опираясь только на бедноту». На памятном совещании районного актива именно по этому вопросу у нас вышли разногласия с первым секретарем Радионовым. Я считал, что середняк должен быть союзником бедноты. А за это он обвинил меня как пособника в вовлечении среднего «кулака» в колхоз и добился заочного исключения меня из партии. Ошибочное толкование Радионовым политики партии при проведении сплошной коллективизации привело к тому, что в некоторых селах Наримановского района середняков включили в число кулаков и незаконно обобществляли мелкий скот, домашнюю птицу и мелкий сельхозинвентарь. Этой ошибкой воспользовались кулаки и в селе Началово подняли восстание, где погибли шесть коммунаров. Об этой политической ошибке в областной газете «Коммунист» появилась обширная статья под заголовком «Как Астраханский район потерял середняка». После этого секретарь Наримановского райкома партии Радионов был отстранен от занимаемой должности за искривление классовой линии.
После восстановления в партии товарищ Фатхуллин М.Ш. приглашает меня поступить на работу инструктором Асткооптранссоюза, где было то же самое кооперирование единоличных ломовых извозчиков в кооперативно-транспортную артель. С сентября по декабрь 1930 года я проработал там. В 1929-1930 годах они играли немаловажную роль в перевозке лесоматериалов, кирпича. В зимний рыболовный сезон возили мороженую рыбу с Каспийского моря. Их было много на окраинах Астрахани и особенно в селе Зацарев. Они как индивидуально нанимались на подряды, так и пользовались услугами посредников, которым платили проценты. Эти ломовые извозчики имели, как правило, в личной собственности лошадь, с полной упряжкой четырехколесную повозку(станок). Хозяин содержал лошадь в своем дворе, сено и овес покупал на рынке. Нанимались гуртом, поштучно, поденно, а то просто на словах. Городские извозчики работали круглый год, а сельские, как правило, это бедняки и середняки, работали сезонно, после окончания сельскохозяйственных работ. Все эти ломовые извозчики находились в распыленном анархическом состоянии и не поддавались никакому учету и контролю. Перед государственными органами встала задача – помочь этим труженикам тяжелого физического труда организоваться в определенный коллектив. Ломовые извозчики были в большой зависимости от подрядчиков, которые высасывали из них последние соки в виде процентов из ничтожных зарплат. Чтобы урезать аппетиты этих процентщиков, наше правление Асткооптранссоюза взяло на себя подрядничество по перевозке рыботоваров из дальних рыболовных промыслов Каспийского моря. По вопросам выполнения договорных обязательств с Госрыбтрестом по перевозке рыботоваров я находился в селе Три Протоки. В помещении сельсовета беседовал с крестьянами-однолошадниками с целью заключения временного договора. Тут раздается звонок. Беру трубку. Мой руководитель товарищ Фатхуллин сообщает, чтобы я завтра утром к 10 часам без опозданий явился в правление по важному и неотложному делу. Меня удивил столь поспешный вызов, ведь я здесь выполнял важное организационное задание. Подумал, если товарищ Фатхуллин обязывает срочно явиться к нему, то, наверное, этот вызов более важный, чем вербовка извозчиков на перевозку рыботоваров. Уже темнело и я, не докончив дела, поехал к себе в село Зацарев. Дома встретила жена с упрёком: где ты находишься столько дней, приходили представители райкома и кооптранссоюза, спрашивали тебя, а я не могла им сказать, где ты.
На другой день пришел к товарищу Фатхуллину. Он сразу заявил, что меня ищут из окружного комитета партии и нужно немедленно явиться туда, иначе у него(Фатхуллина) будут большие неприятности. Я не стал спрашивать причину срочного вызова и сразу направился в окружной комитет ВКП(б). Там меня направили в кабинет, если мне память не изменяет, товарища Кассова, заведующего отделом кадров ОК ВКП(б). Он улыбаясь сказал мне: «Ищем тебя, товарищ Махмудов днём с огнём. Наверное, слышал или чувствовал, что мы хотим тебя поженить, хотя это шутка, ты женатый». Затем перешел к делу: «Товарищ Махмудов, на днях состоялось бюро окружного комитета партии и по рекомендации Наримановского райкома ВКП(б) тебя решили послать в один из крупнейших животноводческо-бахчевых колхозов председателем. В колхоз имени Первого Мая, который располагается на правом берегу Волги и граничит с Калмыцким автономным округом». Товарищ Кассов по душам беседовал со мной и обрисовал задачи в свете текущей политической ситуации. Напомнил допущенные ошибки в Наримановском районе в селе Началово, где были попытки приравнять крестьянина-середняка к кулаку, чем кулаки воспользовались и подняли мятеж. Наряду с бесспорными успехами отметил отрицательные моменты, как создание колхозов-гигантов. В один колхоз объединили крестьян нескольких деревень – Карагали, Яксатово, Атал, Татарская Башмаковка. А село Татарская Башмаковка отделено бушующей во время половодья рекой Кизань. Он особо остановился на ошибке, допущенной при организации колхоза имени Первого Мая в селе Линейное, где были попытки включить середняков в список подлежащих раскулачиванию кулаков и обобществлению мелкого скота и домашней птицы. В Линейном пытались насильно загнать крестьян в колхоз и по существу обошли мудрые слова В.И.Ленина, сказанные в марте 1919 года: «…Мы никогда насильно крестьян в коммуны не загоняем, и декрета такого нет».
Я осознавал всю ответственность партийного поручения и предварительно ознакомился с положением дел там. Дела там были ненормальные, имелись нарушения с обобществлением жилых построек, мелкого скота, домашней птицы и так далее. Бывший председатель колхоза струсил, испугавшись классовой битвы с кулачеством, и оставил колхоз на произвол судьбы. Некоторые неустойчивые колхозники забрали свое обобществленное имущество, скот, птицу и ушли из колхоза.
Дальше на несколько страниц рассуждения. Эта тетрадка заканчивается словами:
Я с большим энтузиазмом и открытой душой взялся за осуществление исторического плана В.И.Ленина «О кооперации».
Фото (сверху вниз и слева направо):
1. Махмудов Ибрагим Махмудович.
2. Махмудов Ибрагим рекрут, призван в российскую армию 1914 год.
3. Махмудов И.М. слева.
4. Махмудов И.М. с женой Иксановой Салихой Юсуповной.
5. Махмудов Ибрагим Махмудович с дочкой Башировой (Махмудовой) Светланой, село Татарская Башмаковка.
6. Родня. Верхний ряд, слева направо: зять Умеров Абдельмин, Иксанов Камиль Шукреевич, зять Баширов Закир Хайдарович, дочь Умерова (Махмудова) Идия Ибрагимовна, зять Абдрахимов Карим Даирович, дочь Абдрахимова (Махмудова) Рева Ибрагимовна с младшим сыном Асхатом на руках.
Нижний ряд, слева направо: младшая дочь Светлана Ибрагимовна Баширова (Махмудова) со старшим сыном Наилем на руках, сестра Кальбиба с внуком Марселем Каримовичем Абдрахимовым на руках, Махмудов Ибрагим Махмудович с внуком Гали Каримовичем Абдрахимовым на руках, жена Салиха Юсуповна Махмудова (Иксанова) с внуком Ренатом Закировичем Башировым на руках.
7. Махмудов Ибрагим Махмудович с женой Салихой Юсуповной Махмудовой (Иксановой) в селе Килинчи Приволжского района города Астрахани.
8. Ибрагим Махмудов пишет книгу.
